– Боюсь, что нет, – сказала Даша осторожно. – Что, есть такая необходимость?
Артемьева оглянулась в сторону источника музыки:
– А, впрочем, черт с ним, все равно ухожу… Но если он с сигаретой спать завалится и квартиру спалит…
– Муж? – когда последовал машинальный кивок, Даша сказала как можно мягче: – Но ведь горе…
– Горе… – повторила женщина с непонятной интонацией. – Горе как раз там и сидит…
– Простите… – Даша стояла в прихожей, чувствуя себя крайне неловко. – Я…
– Ну да, теперь еще и вы. Не принимала ли она наркотиков, не спала ли с соседом со второго этажа, не хранила ли дома пулемета… Вы нас оставить в покое можете? Лучше бы искали как следует…
На душе у Даши стало вовсе уж мерзко. Ясно было, как дважды два, что разговора не получится вовсе.
– Извините… – сказала она, поворачиваясь к двери.
Грохнул отлетевший стул, некстати подвернувшийся под ноги изрядно пьяному мужику, зигзагом выбравшемуся в прихожую. Он тупо обозрел Дашу:
– Что, подружку в свидетели, сучка, позвала? Ну, пусть посмотрит, как я тебе сейчас… Лева отмажет, он свои бабки отработает туго…
И шагнул вперед, неловко занося кулак. Даша ловко поймала его двумя пальцами за запястье, крутанула, заломила руку от души, с чувством, чтобы от боли малость протрезвел. Оглянулась на хозяйку – та смотрела вполне одобрительно, ухмыльнулась и спросила:
– А посадить его за сопротивление работнику милиции можно?
– Увы… – сказала Даша, все еще удерживая разошедшегося супруга в прочном захвате. – Я ему, простите, не представлялась, так что он и не знал…
– Тьфу ты! Так двиньте ему хотя бы коленом по морде, как в кино показывают…
– Нинка, сука, киллершу наняла? – прохрипел мужчина, вовсе и не пытаясь вырваться.
Не так уж он и был пьян, на происходящее, как выражаются психиатры, реагировал адекватно. И потому Даша, отпустив его, спокойно сказала:
– А теперь представлюсь. Капитан Шевчук, уголовный розыск. Вот мои документы. Дергаться будете?
– Ну дернись, бизнесмен доморощенный… – мечтательно сказала супруга. – Я в свидетели пойду моментально…
– Не подначивайте, пожалуйста, – сказала Даша твердо. Ей уже стало ясно, что скорбью тут и не пахнет – идет рядовой скандальчик. – Гражданин Артемьев, мне хотелось бы кое-что выяснить, но, боюсь, не время…
– А это почему? – преувеличенно наивно вопросил гражданин Артемьев (стоя, впрочем, смирнехонько). – Самое время. Я и выпил-то сущих пустяков…
– Вы одессит? – хмуро спросила Даша.
– Нет, а что?
– Тогда не стоит и изображать… Вы в самом деле в состоянии сейчас со мной разговаривать?
– Дорогая, да просто-таки горю желанием! – сообщил Артемьев. – Давайте сядем и вдумчиво побеседуем, если только вы мне тут пресловутую бабскую солидарность не разведете…
– А что, я должна? – спросила Даша спокойно. – Почему?
– Потому что я надрался, а эта сучка – трезвая… И я заранее получаюсь кругом не прав, а эта блядь…
– Ну-ну, – сказала Даша недобро. – Тихо. Без матов. А то и в самом деле вызову сейчас машину, посидите до отрезвления, и утречком поговорим по всей форме…
Он внял точно. Примолк. Чуть покачивался, сопя. Потом спросил тоном ниже:
– Пришли поговорить об усопшем ангелочке?
– Ах ты… – супруга ринулась было мимо Даши, но Даша поймала ее за локоть. Сказала:
– Вы, пожалуйста, тоже держитесь в рамках…
– А я вообще ухожу. – Она принялась снимать с вешалки шубу, но как-то замедленно, словно ждала, что ее опять остановят.
– Что же вы так? – спросила Даша обоих сразу.
– А вот так, – сказал Артемьев неожиданно трезво. – Мы тут, понимаете ли, решали извечный вопрос: «Чье воспитание?» Я уверяю, что Нинкино, а Нинка говорит, что она тут и ни при чем. Да твое это воспитание, стерва! У самой не оказалось то ли таланта, то ли удачного случая, чтобы пойти в профессиональные бляди, так она девку угробила своим, понимаете ли, видением мира…
Даша все еще держала супружницу за локоть, стоя меж распаленными дуэлянтами. Ничего толком не понимая, но по профессиональной привычке решив ковать железо, пока горячо, спросила, умышленно не закончив фразу:
– Вы хотите сказать, Артемьев?..
– Я хочу сказать, что девка стала эскортницей из-за маминого воспитания. И ни хрена я больше не хочу сказать… – Он вдруг повернулся и ушел в комнату. Парой секунд позже там явственно зазвенело горлышко о край стакана.
– Ну, все! – супруга сорвала-таки с вешалки шубу, набросила на голову пуховую шаль и прямо-таки рванула из квартиры.
Даша хотела кинуться вслед, но передумала в последний миг. Аккуратно притворила за Артемьевой дверь, прошла в комнату, выключила магнитофон и спросила:
– Вы серьезно? Насчет того, что ваша дочь была эскортницей?
– Правду, одну правду, и ни хрена, окромя правды… – ответил Артемьев, не глядя на нее.
Потом налил стакан до краев и выхлебал, как воду (Даша невольно отвернулась, судя по этикетке, это было сорокапятиградусное виски). Рухнул в кресло и, уставясь на Дашу мутнеющими глазами, пробормотал:
– Хотите – пейте, а хотите – катитесь к матери. Мертвым уже все равно, а Нинку я так и так уработаю…
Последние слова он выговорил, едва работая языком. После такой дозы вырубиться мог в любую секунду, голова уже клонилась. Не было никакого смысла продолжать разговор – и Даша просто стояла, глядя, как у него понемногу слипаются веки.
Когда он захрапел, унесла в другую комнату сигареты и зажигалку, чтобы и в самом деле не наделал спьяну пожара, вышла на площадку и захлопнула за собой тяжелую дверь – замок оказался автоматическим и звонко защелкнулся сам.